[indent] Год… вот уже почти целый год, а точнее одиннадцать месяцев и двенадцать дней, она жила в стенах прославленной академии чародеек. И если поначалу она и верила, что здесь все будет по-другому, но с каждым днем эта вера становилась все иллюзорнее и казалась девушке из Венгерберга лишь глупостью. С каждым днем возрастала злость… На эту академию вместе с ее учителями и ректором. На мать, что с готовностью избавилась от нее. На отца который плевал ей в лицо и назвал поганым отродьем, прежде чем уйти. А еще на себя… сильнее всего она залилась на себя за то, что ничего не могла.
[indent] Ничего не получалось. Когда однокурсницы левитировали камни и читали мысли друг друга, когда они уверенно зачитывали формулы и повторяли пассы, все что могла Йеннифэр - лишь скрипеть зубами от досады. Ее пальцы не были такими ловкими, и хотя память не подводила - толку от всех слов на Старшей речи было не больше чем от сказок на ночь. Она не чувствовала ничего, когда другие жадно черпали энергию Хаоса, словно непробиваемая стена была между ней и источником. И девушки смеялись над горбуньей, что всегда была последней… во всем и везде, даже когда речь шла просто о том, чтобы дойти до класса. Никто и никогда не услышал от нее и ни слова о том, как болела спина, когда она поднималась по лестницам башни, пытаясь не отставать… но над ней смеялись точно так же как когда-то на улицах Венгерберга. И как и там в нее летели объедки или камни - когда никто из учителей не видел, способные девушки не упускали возможность отточить свои навыки. Или попрактиковаться в злословии.
[indent] Почему она надеялась, что в мистической легендарной Аретузе будет хоть сколько-то лучше? Почему думала, что оказавшись вдали от дома она кардинально изменит свою жизнь? Почему смела мечтать о том, как прекрасен будет каждый ее день?.. Ничего не изменилось. Стало лишь хуже и с каждым днем в магической академии Янка лишь убеждалась в том, что даже придуманное новое имя - гордое и сильное, полное величия, благородства и красоты - не смогло изменить ее. Ничто не сможет изменить ее. Она так и останется навсегда никому ненужной горбуньей, не способной ни на что, даже на самое бесхитростное ремесло - стать женой и матерью. Никому не нужна такая уродина… она никому не нужна. Никогда не была и никогда не будет.
[indent] И если раньше эта мысль бесила, злила, вызывала вспышки раздражения… то в этот день она почему-то отозвалась внутри девушки удивительной ледяной силой. Словно кто-то ударил ее в грудь куском льда, заставляя на мгновение задохнуться. Она не помнила, что именно стало причиной - был ли это смешок Сабрины или комментарий строгой наставницы, а может просто случайный презрительный взгляд кого-то из девушек. Но в свою комнату Йенна зашла неожиданно спокойно и даже тихо и аккуратно прикрыла за собой дверь. Замков на спальнях учениц Аретузы не было, запирать магией было запрещено… да и Йеннифэр не смогла бы, но вместо запирающих чар сгодилась спинка стула. Она даже не знала зачем это делает. Просто очень хотела остаться одна, хотела выкинуть из головы все эти отвратительные и обидные слова, мысли… вырезать эти выедающие изнутри чувства.
[indent] «Уродина!».. «Ты бездарность! Какой идиот притащил тебя в Аретузу?!»… «Страхолюдина!»… «Твое систематическое не выполнение заданий не может продолжаться, с этим заклинанием справится даже самая…»… «Мерзкая горбунья!»… «Да кому нужна такая бездарность?!»…
[indent] Никому. Никому не нужна такая как она. И никогда не будет нужна.
[indent] И если в первый день оказавшись в Аретузе, она думала, что все изменится, то теперь ясно видела - ничего не изменить. Перекошенное лицо с глазами, полными слез отчаянья и боли в старом зеркале было уродливым настолько, что ей самой противно было на него смотреть. С отчаянным всхлипом Янка ударила по замутненной поверхности кулаками и даже не почувствовала боли, когда мелкие осколки впились в кожу. Звонко и словно смеясь над девушкой осыпались обломки зеркала, и как насмешка от ее наивной попытки избавиться от жуткого отражения… в каждом осколке она видела свое уродливое лицо.
[indent] - Хватит! - выкрикнула она, словно желая заставить зеркало больше не мучить ее собственным видом, и схватила один из узких обломков. В висках стучала барабанная дробь, голова была словно стянута тугим металлическим обручем… Янка и не заметила, что после ее выкрика все осколки помутнели, словно их кто-то мгновенно зачернил копотью. Не почувствовала как поддался ее воле Хаос…
[indent] Взгляд был прикован к алым каплям на ее ладони… и пальцы крепче сжали осколок. Решение было такие простым и очевидным, что она не понимала как раньше до такого не додумалась. Почему раньше не прекратила свои каждодневные мучения, которым никогда не будет конца. Ничего не изменится. Ничего не станет лучше, куда бы она не сбежала. От себя не сбежишь.
[indent] - Х-хватит. - твердо повторила девушка, шмыгая носом.
[indent] Она не закрывала глаз… видела, как лезвие вспарывает кожу на одном запястье, чувствовала обжигающую боль, когда пыталась переложить лезвие в другую руку и разрезать второе запястье. Так лучше, так будет быстрее… и тугой стягивающий голову обруч стал расслабляться. И стало тяжело, очень тяжело, весь жар, что она ощущала всего мгновения назад кипятком бежал вместе с кровью по пальцам бессильно опустившихся рук. Янка хотела дойти до кровати, лечь… но комната поплыла перед глазами, она запнулась, что-то упало с грохотом… и она тоже. Удар не был болезненным, боли вообще не было, только неожиданное ощущение облегчения. Вот и все… больше ничего не будет, больше не будет горечи и разочарования. Ничего не будет… только спокойствие… спокойствие и темнота…

[indent] Чернота была спасительной и такой желанной… она накатывала, окутывала, словно ласковая волна ночного прилива, смывая все лишнее и ненужное. Обидные слова растворялись в ней, образы ненавистных успешных однокурсниц и презиравших ее родителей смывало словно следы на песке… все растворяясь в небытие, оставляя лишь ощущение покачивания на мирных волнах. Убаюкивающее чувство, дарящее долгожданный покой. Она хотела в нем остаться навсегда…
[indent] Йеннифэр не знала сколько прошло времени, хотя дежурившие у нее целительницы могли бы назвать срок с точностью до минут - один день, пять часов и двадцать одна минута. Ровно столько прибывала без сознания спасенная ректором горбунья, не подавая никаких признаков жизни. Ресницы ее не дрожали, перебинтованные руки не шевелились, казалось она и не думала возвращаться в этот мир вопреки всем усилиям. Но что-то все-таки изменилось… и как только с иссушенных губ сорвался какой-то хриплый и едва слышный невыразимый стон, одна из адепток поспешно побежала к Тиссе де Врие. На часах была кромешная ночь, половина четвертого… но ректор строго наказала сообщить ей незамедлительно, ослушаться де Врие было страшнее, чем напортачить с самыми мощными из заклинаний.
[indent] Неохотно и медленно, но чернота отпускала девушку из своих объятий. Она отступала как уходит ночная темнота, уступая место солнцу. Но не принесла той же радости или света. Потому что вместе с робким светом, жалящим дрожащие веки, пришла боль… головокружение, словно ветер, гуляющий по пустынному залу, то становилось сильнее, то отступало. Впридачу к нему ужасно болели руки… запястья словно горели, а когда Йенна попыталась пошевелить руками, сознание обожгло такой вспышкой словно кто-то приложил к ней раскаленную кочергу.
[indent] Вскрикнув пополам со всхлипом, она зажмурилась, с ненавистью осознавая, что больше нет этой приятной успокаивающей черноты. Не получилось… она не смогла. Она не могла даже покончить с этой отвратительной жизнью! Даже на это она оказалась не способна! Слезы обиды жаром окатили щеки и она до боли закусила губу, чувствуя на ней соленый привкус.

[indent] Она еще отчаянно надеялась - вдруг удастся забыться в этой черноте?… Вдруг можно будет утонуть в головокружении и боли? Может быть удастся просто задохнуться или снова погрузиться в сон… но строгий и спокойный голос, прозвучавший совсем рядом, словно ответил на ее мысли, лишая всякой надежды на такое чудесное избавление от страданий. Впрочем, почему «словно»? Голос принадлежал ректору треклятой академии, а Тиссая де Врие явно прекрасно была осведомлена о чем думает ее ученица, без особых усилий проникая в ее слабый разум.
[indent] Даже не нужно было поворачивать головы, чтобы убедиться в своих мыслях и увидеть наставницу. Больше того, хотелось снова закрыть глаза, чтобы не видеть ее. Было бы так хорошо просто закрыть глаза, чтобы все вокруг исчезло и растворилось в той успокаивающей темноте… но это было бы слишком просто. Поэтому девушка лишь продолжала смотреть в потолок, упорно не желая встречаться со взглядом, под которым вздрагивали не только ученица, но и иные короли.
[indent] - Поче..му?
[indent] Не было никакого смысла думать над вопросами, прежде чем их озвучивать - ректорша услышала бы их и так. Поэтому горбунья сразу произнесла то, что вертелось в голове. Голос был слабым, сиплым… она с трудом разлепила губы, чтобы спросить, а горло было таким сухим, словно она снова прогневала отца - как тогда когда из-за своей неповоротливости разбила кувшины с молоком -  и тот посадил ее без воды и еды на два дня.
[indent] Ужасно горели запястья, сдавленные повязками. Йеннифэр чувствовала бинты, и если бы не вялость и боль, она бы сейчас попыталась разодрать свои запястья голыми пальцами и вновь пустить горячую кровь бежать прочь из тела. Но на этот отчаянный жест просто не было сил, даже пальцы с трудом поддавались и попытка пошевелить ими отдавалась ноющей болью.
[indent] - Почему вы… не дали мне… умереть? - слезы против воли вновь скатились из глаз переполненных яростным желанием покончить с этими мучениями.
[indent] Йеннифэр зажмурилась, желая прогнать слезы, надеясь остановить их этим.

[indent] Ей не дали умереть потому, что она действительно этого хотела?  Звучало более чем абсурдно и нелепо, звучало как насмешка. Словно Тиссая де Врие нарочно хотела довести студентку до еще большей степени отчаянья, обиды и боли. Хотя ведь казалось, что больнее уже не будет, что Йенннифэр не сможет ненавидеть себя еще сильнее. Однако, могла... потому что это жгучее чувство буквально разъедало изнутри, словно яд, отравляя каждую каплю оставшейся крови.
[indent] Возможно, это было лишь очередное проявление маниакальной любви ректорши к порядку? Горбунья так и видела, как она читает нотацию: «Если кто-то и умрет в этих стенах, то только по моей воле, в установленное время, в подходящем месте. И не оставляя после себя столько грязи». Стань девушка свидетелем подобного монолога, она бы точно огрызнулась, что смерть это всегда грязно и некрасиво и порядка в ней не будет никогда. Она знала, видела... как повешенный на площади преступник обдристался, едва перестал дергаться как выловленная рыба.
[indent] Но слова Тиссаи заставили Йенну вновь распахнуть глаза от удивления. Впрочем, взгляд так и остался прикован к потолку, а губы стянуты в тонкую сухую, сморщенную линию. Она не ослышалась? Госпожа де Врие признала, что была не права и сказала в ее адрес хоть что-то... приятное? Нельзя было назвать это похвалой, но и на порицание это не походило.
[indent] - Какой прок... от ума, - сипло проговорила она, - если я бездарна... и уродлива.
[indent] Роль карликов, горбунов и прочих уродцев была не завидной. Самое «лучшее», что было им уготовано – должность придворного шута у какого-нибудь богатого господина или даже короля. Дорогие наряды, сытная еда и теплая постель в обмен за ежедневные унижения и насмешки. Йеннифэр представить себе не могла насколько сильно нужно быть отчаявшимся, чтобы позволить всем  вокруг снова и снова сравнивать себя с грязью. Одна мысль об этом отзывалась в ней отвращением и ненавистью. Нет, лучше смерть, чем такое. Что еще могло ждать урода? Какая-нибудь грязная работа в трактире – драить тарелки и полы, мыть горшки... или бродяжничество и смерть где-нибудь на дороге. Многие с удовольствием забили бы горбуна или карлика камнями. Незавидная судьба, как ни посмотри.

[indent] Усмешка ректорши не вызывала злости, лишь заставила Йеннифэр внимательнее вслушиваться в ее слова, словно то был знак, что будет сказано что-то важное. В усмешке не было привычных ушам горбуньи злобы и насмешки, нет, там было что-то другое. «Наука, искусство, хаос...» сколько раз она слышала это на лекциях, сколько раз переписывала тексты, сколько раз повторяла вслух... но от этой теории ничего не становилось лучше с практикой. Сколько бы формул ни выучила девушка, сколько бы книг ни прочитала, как старательно ни штудировала талмуды мэтров магического искусства, до сих пор все было тщетно. В попытках Йеннифэр колдовать не было ничего выдающегося. Вообще ничего...
[indent] Но почему-то госпожа де Врие говорила об обратном. И хоть голову адептки все еще и терзали пульсирующие спазмы в висках, она очень четко ловила каждое слово. И не поверила своим ушам поначалу... она займется ею? Тиссая де Врие говорила не только о том, что залечит раны, восстановит руки. Но и обещала исправить ее внешность?
[indent] Лицо женщины появилось над ней, и Йеннифэр невольно на мгновение перестала дышать. Брови девушки все еще были хмуро сдвинуты, а во взгляде – все та же решимость, с которой она резала свои запястья.
[indent] Нет ничего непосильного? Сращивать кости и превращать королевства в пепел? Да, кто-то вероятно и мог такое... Она видела успехи своих однокурсниц, пришедших в Аретузу не больше года назад. До воскрешения мертвых им было как до Виковаро пешком, но их успехи служили прекрасным подтверждением слов ректорши. Магия действительно сильна и прекрасна, она может невероятно много. Но не во всех руках. Почему-то до сих пор ничего не входило у Йеннифэр, почему-то все усилия были словно попытка разбить голыми руками крепостную стену.
[indent] Но ведь, наверное, она не оказалась бы здесь, если бы не было хоть намека на способности к чародейству?
[indent] Жест, которым Тиссая де Врие убрала с лица девушки прядь, заставил ее вздрогнуть. Движение отдалось ноющей болью в плече и руках, но девушка сдержала стон. Этот жест... Слишком заботливый, непривычно мягкий. Никто раньше так не прикасался к ней, даже родная мать. Жест мог ничего не значить, мог быть дежурным и совершенно не искренним. Но что-то в нем заставило Йеннифэр поверить наставнице.
[indent] - Вы... исправите меня?.. Вы научите? – твердо, почти требовательно спросила она, не отводя взгляда, - Обещайте... не важно, если это будет... больно.

[indent] Обещание боли могло бы прозвучать как месть за потраченные силы, время и беспокойство, которое нерадивая адептка доставила госпоже де Врие. Но за прошедший год девушка уже научилась понимать тон наставницы, слышать в нем оттенки и полутона настроения. И этот сухой и твердый ответ не был угрозой или местью он был всего лишь констатацией факта. Но этим Йеннифэр было не напугать.
[indent] Никакая физическая боль не могла сравниться с той, что заставила ее покончить с этой жизнью. От физической боли были наркотики, настойки, зелья и заговоры. От боли, которая раздирала на клочья все в груди, словно стрыга, рвущаяся на волю, не было спасенья. Чтобы. Избавиться от нее нужно было бы вырвать сердце, лишиться памяти… или просто перестать быть собой. Так что справиться с какой-то болью от вправляемых костей, она точно могла.
[indent] Их взгляды сцепились словно два клинка в дуэли и никто не готов был уступать. Уставшие, измученные глаза адептки горели так же яростно как у ее наставницы. Принимая вызов, соглашаясь на все беспрекословно. Тиссая де Врие могла дать ей новую жизнь, новую внешность и будущее, о котором можно лишь мечтать. И размениваться такой возможностью было бы преступлением. Вот только Йенна хотела быть уверена, она хотела услышать, что все будет так на самом деле.
[indent] - Пообещайте. - прохрипела девушка, повторяя свою просьбу.

[indent] Йеннифэр упрямо ждала ответа ректорши и внимательно следила за ее лицом. Когда Тиссая на мгновение закрыла глаза, словно сдерживая разочарование, девушка вдруг почувствовала, что это конец… Госпожа де Врие никогда не была терпимой - в особенности к капризам адепток, а потому упрямство, с которым Йенна потребовала обещание, могло вызвать у нее лишь раздражение. Она могла передумать, а горбунья - в миг лишиться всего, что уже грезила своим. Но гордость, упрямая гордость не позволила адептке торопливо умолять о прощении и говорить, что она безоговорочно верить своей спасительнице.
[indent] Но Йенна смолчала и вновь встретилась со взглядом чародейки, словно отражая атаку. Она была раздражена, но не настолько, чтобы отказаться от своей идеи. И волнение, тревожным удушливым комом поднявшееся к горлу  девушки, начало успокаиваться. Починить испорченное платье для такой чародейки как Тиссая де Врие было все равно, что чихнуть, бессонные ночи и без того были постоянными спутниками ректорши, но... но она действительно не привыкла проводить их у постели раненных адепток.
[indent] Улыбка на изможденном, изуродованном лице горбуньи была страшным зрелищем, совсем не вызывающим расположения. Гримаса больше походила на едкую усмешку, жуткую от того как было деформировано лицо девушки. Она действительно усмехнулась, усмехнулась тому, что ее упрямство было принято и понято, что Тиссая действительно готова взять ее в ученицы.
[indent] - Вашему слову... я верю. – прохрипела девушка, - Но я запомню урок... только он... второй.